А он ведь еще даже не показал ей, какими на самом деле трудягами они были.
— Вон те кирпичи, — Амит показал на пролом, — замуровывали вход сюда и были замазаны слоем земли и глины, чтобы никто никогда не обнаружил это место.
— Ну, хорошо. Допустим, они вырубили в скале эту комнату. — Приуменьшив значимость находки, она пожала плечами. — И что? Чего ради?
Однако по скривившейся физиономии израильтянина она поняла, что он знал больше, намного больше.
— И потом: я так и не вижу иероглифа.
— Самое интересное внизу, — пообещал он, подойдя к ящикам с инструментами, лежавшим вокруг дыры в полу, дабы никто не свалился в нее.
Амита сдвинул какое-то оборудование, освобождая проход к ступеням.
— Хотите первой? — предложил он.
Она замешкалась в нерешительности, а потом подошла ближе и направила луч фонаря вниз.
— Хочу.
Губы Амита расползлись в улыбке, растянув козлиную бородку. Теперь ей предстоит мерзкое занятие — подавление своего азарта.
— Осторожнее на ступенях.
Спускаясь, Жюли держалась правой рукой за стену, и кончики пальцев поднимались и опускались, окунаясь в бесконечные борозды в камне; туристские башмаки негромко поскрипывали в такт осторожным шагам. На нижней ступени она чуть посторонилась, позволив археологу стать рядом.
Пока она стояла, разинув от изумления рот, Амит потянулся и включил очередную осветительную мачту, растворив тьму в просторном квадратном помещении. Когда он оглянулся на спутницу, ее груди часто вздымались и опадали, только саму Жюли не очень волновал тот факт, что Амит это заметил.
Ее зачарованный взгляд был прикован к огромному рисунку, покрывавшему стену напротив ступеней. Это был изумительный экземпляр — белый, с красочными узорами, и казалось, будто его нанесли на стену только вчера. Она подошла ближе.
— Надеюсь, я не должен вам напоминать, что ничего трогать нельзя, — поддразнил Амит.
— Ха-ха, — ответила Жюли, не сводя глаз с изображения. — С ума сойти…
В самом центре настенного рисунка была маленькая сводчатая ниша, высеченная в песчанике. Пустая. Расходящиеся от нее концентрические окружности символизировали солнечные лучи, как бы наложенные на более крупную композицию — равностороннее распятие, обвитое виноградной лозой. Концы креста имели ложковидные расширения, и каждое украшали иудейские символы. Сверху и снизу это были шофары, церемониальные горны, возвещающие о приходе еврейского Нового года. А справа и слева — напоминающие по форме лимон этроги, фрукты, которые иудеи использовали во время праздника Суккот в священном табернакле.
Но самыми удивительными были четыре четвертинки круга, изогнувшиеся меж плечей креста, в каждой из которых помещался необычный символ — дельфин, обвивающий трезубец.
— Интересно, что же здесь было? — спросила Жюли, приблизив лицо вплотную к пустой нише.
— Здесь был глиняный сосуд, — со знанием дела сообщил Амит. — А в сосуде — три свитка.
Ее изумленные глаза наконец уделили и ему немного внимания.
— Шутите! Где они?
— Вы же понимаете: оставлять здесь свитки было бы неразумно, — ответил он. — Я передал их в Музей Рокфеллера для транскрипции.
— Господи! — охнула Жюли. — Это уму непостижимо.
Прижав пальцы к губам, она изучала рисунок еще несколько мгновений, то и дело косясь на символ дельфин-трезубец.
— Этот символ… Он-то как тут оказался?
Амит подошел к ней, встал рядом и в который раз оглядел изображение.
— В голове не укладывается. С виду прямо как варварский.
— Вот-вот.
Еще пару секунд она смотрела на стену и, наконец, покачала головой, сдаваясь.
— Здесь есть еще и жертвенный алтарь, — добавил он, отходя к возвышению в центре комнаты, на которое был водружен огромный камень в форме куба.
В центре было выдолблено углубление, напоминавшее древнюю раковину.
— Жуть, — обронила она, лишь бегло осмотрев алтарь.
— А там — микве.
Амит показал в дальний угол, где виднелись еще ступени, спускавшиеся к широкому прямоугольному углублению, высеченному в полу. Когда-то оно было наполнено водой и служило для ритуальных омовений и очищения от скверны. Эта находка была идентична другим миквам, обнаруженным в поселении у моря, что лишний раз подтверждало практику строгой гигиены ессеев.
— Они, похоже, использовали это место как храм, — предположила Жюли с легким сарказмом.
Именно об этом подумал и Амит.
— Интрига закручивается, — просто ответил он.
— А иероглиф?
— Ах да. Вон там. — Он махнул в сторону ближайшего к ступеням угла. — На стене.
Амит показал на гравировку, различить которую можно было, только находясь в метре от нее.
Жюли нацелилась фонарем прямо на изображение, выгоняя из линий тени.
— Так вы полагаете, что это дело рук ессеев?
— Это подсказывает логика. Комната была замурована. Когда мы ее вскрыли, сосуд находился на своем месте. Если б кто-то здесь до нас побывал, то, по меньшей мере, взял бы его, вы не находите?
— Грабители есть грабители.
— Понимаю, что вы хотите сказать. — Она провела пальцами по линиям. — А вот здесь все просто и ясно. Прямым текстом. Даже несмотря на то, что поместили его у лестницы… Как бы последнее, что попадается на глаза при выходе из комнаты.
— Тогда вопрос: зачем было оставлять иероглиф, обозначающий Гелиополис?
— Может, адрес для отправки писем? — подумав, предположила Жюли.